Как-то раз на одном очень представительном концерте две юные девушки, увидев у меня в руках программку, с надеждой спросили: а Митяев будет? Я заглянула внутрь – и сказала: нет, не обещают. Видели бы вы, какое разочарование отразилось на прелестных девичьих личиках! И я поняла, что именно Олегу Митяеву, возможно, удастся продлить жизнь авторской песни, которую в последнее время почему-то стало хорошим тоном хоронить.
- Олег, ваши концерты собирают полные залы, в том числе и такие огромные, как зал Большого Кремлевского дворца. И все-таки не покидает ощущение того, что авторская песня – это уходящая реальность…
- Дело не в жанре, скорее, в том, что люди разные, и среди них есть лирики. Если бы у авторской песни не было музыки, остались бы стихи. Если бы не было ни музыки, ни стихов, осталось бы отношение к жизни, при котором люди замечают грозу, дождь, запах озона, могут остановиться на улице, чтобы всем этим наслаждаться. То, чем я занимаюсь, можно назвать авторской песней, а можно – лирическим роком.
- А самого вас как называть – бардом?
- Я всегда считал, что глупо отказываться от такой прекрасной компании, как Юлий Ким, Булат Окуджава, Виктор Берковский… Поэтому – что ж, пусть называют бардом.
- Кого вы особенно цените среди своих коллег?
- Я заслушивался Александром Сухановым, Владимиром Ланцбергом, Александром Розенбаумом, уже не говоря о Городницком, Киме, Окуджаве, Визборе… Но вообще-то палитра авторской песни очень широка. От утонченных стихов Михаила Щербакова и Алика Мирзаяна до совсем уже простых песен. Есть даже хармсовское направление…
- Наверное, это Александр Левин и Тимур Шаов?
- Нет, Шаов вместе с Леонидом Сергеевым и Кимом представляют, скорее, социальное направление.
- Есть ли в авторской песне понятие учителя, школы?
- Пожалуй, нет. Когда говорят: «сухановщина», «митяевщина», я не понимаю, что это такое. Хотя… Слушал я тут песню «Простится» группы «Уматурман». Мне понравилось, но только потом я понял, почему. Потому что было похоже на меня.
- Недавно на концерте, посвященном дню рождения Высоцкого, я пел «За меня невеста отрыдает честно…». Неважно, кто герой песни, пусть даже комбайнер или зэк, но в ней должно быть настоящее переживание, она должна цеплять. К тому же надо выучить слова, научиться эту песню играть – да еще и получить от нее удовольствие. Думаю, что не столько ты выбираешь песню, сколько она тебя. А уж если она тебя выбрала, ты уже не можешь ее не выучить и не спеть.
- Как я понимаю, классика жанра авторской песни – это когда один человек пишет музыку, стихи и сам играет - как правило, на гитаре. Есть масса отклонений: Александр Городницкий ни на чем не играет, Вадим Егоров играет на фортепиано (хотя вроде бы уже овладел и гитарой), Сергей Никитин пишет музыку на чужие стихи и так далее. Ваше отклонение совсем уж странное: вы играете на гитаре, но рядом с вами находится еще один человек. Вот уже несколько лет это Леонид Марголин – по-моему, очень интересный музыкант... Зачем это нужно вам – и зачем ему?
- Подобные вопросы мне задавали еще в то время, когда я работал в Челябинской филармонии. Я пригласил Константина Тарасова, чтобы он играл партию второй гитары. Точнее, первой. Хотелось, чтобы было, как говорится, покрасивше. Потом стали возникать подобные дуэты, и даже довелось услышать, как кто-то у кого-то спросил: а кто у него Тарасовым? У Леонида Марголина есть свои песни, даже целый альбом «Ни страны, ни погоста…» (его музыка, стихи Иосифа Бродского, пою я). Но в нашем проекте он исполняет роль музыканта и аранжировщика.
- В отличие от вас, он ведь профессиональный музыкант?
- Конечно, Леонид окончил музыкальное училище. По классу баяна, но на рояле и на гитаре он играет тоже на очень высоком уровне.
- А когда вы взяли в руки гитару?
- Классе в седьмом – восьмом. Все в подъезде играли – и я научился.
- И каков был репертуар?
- Самый нормальный, дворовый. И Высоцкий, и «Поющие гитары», и те песни, что звучат в передаче «В нашу гавань заходили корабли». И все это прекрасно уживалось в одном песеннике.
- И пришел момент, когда захотелось сказать что-то свое…
- Не то, чтобы захотелось. В 1978 году я случайно попал на фестиваль авторской песни под Челябинском. Послушал других и подумал: хорошо бы приехать через год с чем-нибудь своим! И написал песню «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».
- Которая и поныне осталась вашей визитной карточкой!
- К сожалению. Когда ее везде стали петь, я подумал: неужели это моя главная песня? Потом писал вещи более глубокие, но такой популярностью они не пользовались.
- В доме, где вы росли, какая музыка звучала? Была ли в семье библиотека? А может быть, был и музыкальный инструмент?
- Нет, что вы, никакого инструмента не было. Что же касается библиотеки, то дома была книга про Эрнста Тельмана, которую подарили отцу на одном из цеховых вечеров – вместе с медалью «За трудовую доблесть». Еще были Синклер Льюис и четыре сереньких тома Есенина. Слушали то, что было: Лили Иванову, песню «Толстый Карлсон». Сначала на проигрывателе, затем на магнитофоне. Я – типичный продукт своей эпохи. Все это в меня вошло – и позднее вышло моими песнями.
- Но вы хотя бы знали, что «Толстый Карлсон» - это на самом деле «Желтые реки» группы «Кристи»?
- В том-то и дело, что не знал. Да никто и не афишировал. Русские слова на известные западные мелодии писали, чтобы на нашу эстраду протащить, скажем, «Биттлз» или другие известные группы.
- Ну, мы почему-то знали!
- Возможно, у вас было более интеллектуальное окружение. Я ведь не зря сказал, что я – продукт своей эпохи. Для меня тогда, например, Солженицын и Сахаров были врагами народа. А что касается «Биттлз»… Мы переснимали их фотокарточки – это был прекрасный подарок, знали всех по именам. Но музыка мне не нравилась абсолютно!
- Тем не менее, вы ее слышали?
- Слышал, но она меня не трогала, казалась пафосной, выпендрежной. Да еще и на английском языке! Но, вы знаете, может, в этом и было мое счастье? Потому что годам к 30, когда я работал в Челябинской филармонии, меня, наконец, пробило. Как будто атомная бомба разорвалась – я открыл для себя «Биттлз» и два месяца взахлеб слушал. А до этого – слушал, но не слышал.
- Может, до этого вас «пробил» кто-нибудь еще? «Пинк Флойд», например?
- Нет, они меня до сих пор не пробили. Если сравнивать со спиртными напитками, то в музыке я люблю портвейн. Сейчас скажу ужасную крамолу: мне приятно было слушать «Ласковый май». Никакие тексты, никакие голоса, никакая музыка, а все вместе ужасно гармонично. И я балдел. Конечно, гораздо лучше, когда, скажем, стихи Бродского, музыка Шнитке, а поет…
- …Хворостовский, условно говоря.
- Вот! И тоже получается гармония – на другом уровне. Но это бывает редко.
- Кстати, о гармонии на другом уровне. С классической музыкой были какие-нибудь отношения – в детстве, юности? Не пытались вам делать прививки – дома, в школе, может быть, друзья?
- Меня это миновало. Может быть, как раз потому, что меня не заставляли в свое время ходить в музыкальную школу, у меня не пропала любовь к классической музыке. Хотя многие считают, что надо знать хотя бы азы, чтобы ею наслаждаться.
- Битлы вас пробили в 30. А не было ли так, чтобы вас пробила какая-то опера, чья-то симфония?
- В пионерском лагере мы слушали оперу «Орфей и Эвридика».
- Ну, Журбин все-таки не Моцарт!
- Любимым произведением моей мамы, которая работала поварихой и прачкой, был марш из оперы «Аида». И я с детства тоже очень любил эту музыку. Что еще? Ужасно нравится музыка Свиридова к повести Пушкина «Метель», особенно – «Романс». Понимаю, что это уже «из другой оперы», но мне очень нравятся Луи Армстронг, Элла Фитцджеральд. Как видите, я совершенно не изощрен в своих музыкальных пристрастиях. Была у меня интересная история. В городе Сатке под Челябинском мы встретились с одним струнным квартетом имени не помню, кого. Он состоял из девушек, у каждой из которых за плечами были музыкальная школа, училище и консерватория. Каждая к тому моменту была победительницей какого-нибудь конкурса как солистка, затем они стали лауреатами уже как квартет. А я закончил зачем-то монтажный техникум, хотя ехал поступать в геолого-разведочный. Потом пошел в армию. Потом поступил в институт физкультуры, который закончил с отличием.
- По какому виду спорта?
- По плаванию. Я плавал во дворе, потом в техникуме… Сначала был первый разряд, затем стал кандидатом в мастера спорта. Потом поступил в ГИТИС, где, кстати, учился с Мишей Евдокимовым… Так вот, встретились мы в Сатке. У меня – полные залы. А у квартета – неполные…
- Вам не кажется, что эта история немножко повторяет историю с вашей первой песней? В том смысле, что простое любить проще, чем сложное? Полный зал не есть показатель качества…
- Конечно. Я не особенно обольщаюсь, когда собираю Кремлевский дворец. Но и не печалюсь. Это разный зритель, но это – мой зритель. Он находится на том же уровне, что и я. Мне хочется, чтобы музыка становилась более изощренной, слова – более глубокими, но чтобы при этом аудитория совершенствовалась – и не уменьшалась.
- Олег, листая одну из ваших книг, я с удивлением узнала, что вы были членом КПСС. Карьерный ход – или это было искренне?
- Искренность и честность – это то немногое, что у меня есть и чем я очень дорожу. Я искренне думал, что человек должен быть сначала октябренком, затем пионером, потом комсомольцем и, конечно, коммунистом. Я абсолютно честно в 1980 году стал членом партии. Но, чуть позднее, много чего прочитал и понял: надо валить. Когда в 1987 году я выходил из партии, секретарь партийной организации Челябинской филармонии сказал: «Этот поступок заслуживает…» - и сделал большую паузу, потому что уже не мог сказать: осуждения, но еще не мог сказать: одобрения. Поэтому он сказал: понимания. И меня отпустили.
- А вы, как честный коммунист, как-то себя проявляли – или просто взносы платили?
- После того, как я вступил в партию, меня назначили освобожденным секретарем комсомольской организации Челябинского института физкультуры. Я же всегда был активный такой! Ленинский стипендиат, участник художественной самодеятельности… Поэтому кто, как не я, должен был быть членом партии? Это было очень ответственно, почетно, в груди все горело, по-другому и не мыслилось. То есть, полная… глупость!
- Теперь вы это вот так оцениваете?
- Какой-нибудь просвещенный человек и тогда мог мне сказать, что это глупость, но я бы ему не поверил. У меня был вот такой жизненный опыт, такая среда: Ленинский район, трубопрокатный завод, рабочий класс… До построения коммунизма оставалось всего ничего!
- И ничего подозрительного, неправильного вы не замечали?
- Что-то слышал о привилегиях для членов партии, но вступал туда, конечно, не за этим. Я отказался от работы в обкоме комсомола, а ведь за это давали квартиру, если бы предложили пойти в ЦК – то дали бы и московскую прописку. Но я всего этого не знал.
- А если бы знали?
- Это был бы куда более мучительный выбор, но судьба помиловала меня, отвела от подобного искушения.
- Тогда были привилегии, а сегодня идет колоссальное расслоение общества, во многом гораздо более страшное. Стало ли лучше?
- У меня такое ощущение, что это разные вещи. Сегодня уже понятно, что не все богатые люди плохие и не все бедные хорошие. Все так переплетено! У меня есть много знакомых - вполне обеспеченные люди, но я знаю, сколько они работают! И есть другие знакомые, необеспеченные, - абсолютные разгильдяи! Самое большое осложнение в этой жизни – то, что нет правил. Четких, по которым бы люди жили.
- А в вашем сообществе есть правила?
- Вы знаете, когда грянула перестройка и все зашаталось, все посмотрели на Булата Шалвовича Окуджаву. Он представлялся тем человеком, который не будет врать, даже тогда, когда ему это выгодно. Окуджава воспевал Веру, Надежду и Любовь, пел про честь и достоинство. В любое время, в любой ситуации каждый должен уметь сам себе ответить на вопрос: честно ли это? Честность, порядочность – это вечные ценности. Как и десять библейских заповедей, как и очень похожий на них Моральный кодекс строителя коммунизма. Вопрос лишь в том, как это выполняется.
- У вас вышло столько книжек! Но все это, в основном, тексты ваших песен (с нотами, разумеется). А мемуары писать не собираетесь?
- Я как-то спросил свою соседку, известную писательницу Викторию Токареву: может, мне начать писать? Она ответила: если бы тебе было суждено, ты бы писал уже лет 20, а теперь не парься.
- Но ведь вам уже 50. Неужели не считаете эту дату рубежом, на котором надо «остановиться, оглянуться»? А себя - взрослым, солидным человеком?
- Хорошо бы никогда не стать взрослым, солидным и начать писать мемуары! Во всяком случае, пока мне гораздо интереснее жить, чем писать.
- Когда-то Борис Гребенщиков написал: «Рок-н-ролл мертв, а я еще нет». Нет ли подобного ощущения у вас – по отношению к авторской песне?
- Про авторскую песню нечто подобное говорил Булат Окуджава. Но то, что умирает для одних, возрождается для других.
- Как вы думаете, почему молодежь из всех бардов западает именно на вас?
- Обычная история: кому-то больше нравится поющий сосед по лестничной клетке, кому-то – я. Все это очень индивидуально. Но мне, конечно же, приятно, что у меня есть и молодые поклонники.
- Скорее, поклонницы. Для вас ведь не секрет, что вы – предмет воздыханий многих женщин самого разного возраста. А каков ваш идеал женщины? (В этот момент звонит мобильный тетефон. Дочка советуется с папой, стоит ли ей идти гулять, ведь на улице холодно, дует сильный ветер. Даше – 5 с половиной лет. Еще у Олега Митяева три сына: семилетний Савушка, Филипп – 21 год, который сейчас служит в армии, где, кстати, поет свои песни и Сергей - 25 лет. - Ю.Р.)
- Невозможно предугадать то сочетание качеств, которое тебя покорит. Не могу сказать даже, должна это быть блондинка или брюнетка, с высшим образованием или без, доярка или инженер, в джинсах или в бальном платье. Иногда бывает какое-то одно - очень сильное - качество, которое тебя потрясает, но, стоит ей открыть рот – и все пропадает.
- Как вы собираетесь отметить свой юбилей?
- 50 – неплохая цифра. Но хочется прибавления.
- Прибавления – чего? У вас вроде все есть: и слава, и деньги, и семья…
- Все есть – это состояние внутреннее. Человеку всегда чего-то не хватает. Я давно мечтаю неспешно пообщаться с замечательным поэтом Тимуром Кибировым – не знаю, мечтает ли об этом он. С Борисом Акуниным мы виделись не так много, как хотелось бы. А уж с моими соседями я рад общаться всегда. Я не прекращаю попыток затащить их к себе или завалиться к ним в гости (а это, между прочим, Эльдар Рязанов, Петр Тодоровский и Виктория Токарева – Ю.Р.).
- Не пытаетесь, в духе времени, удивить их каким-нибудь блюдом?
- У нас все просто: шашлык, пельмени и приятные напитки. Еда – не главное, тем более, в такой компании. Вот вчера я, например, мешал водку с пивом. И – ничего! Потому что была такая компания!
- Да, если вы не боитесь подобных рискованных экспериментов, значит, для вас, действительно, 50 лет – не возраст. И о мемуарах говорить – просто смехотворно! Остается пожелать засесть за них – лет через 50, и все-таки написать историю о том, как мальчик рос, рос – и вырос в Олега Митяева./p>
