Во время гастрольного турне по Америке Михаилу Козакову попал в руки диск с песнями Олега Митяева. К своему удивлению на обороте пластинки знаменитый актер обнаружил, что песни написаны на стихи его любимого поэта Иосифа Бродского. Находка настолько заинтриговала Михаила Козакова, что он решил поделиться своими впечатлениями с читателями «Новых Известий».
–Я неоднозначно отношусь к бардовскому пению. В силу того, что читаю, исполняю стихи «всухую», полагая, что сами стихи есть музыка, что в них, в их просодиях и ритмах заключены ноты, темпы, кульминации и лагуны, разнообразие тонов, миноров и мажоров и т.д. А дело исполнителя фразировать, истолковать, исполнить сочинение, если, разумеется, оно того стоит. Как правило, тексты (стихи), исполняемые бардами, не самоценны. Исключение, на мой взгляд, представляют лишь стихи Окуджавы и Высоцкого. И то далеко не все. Стихи талантливейшего Юлия Кима, мне кажется, без музыки, его ли, Владимира ли Дашкевича, вряд ли придет в голову кому-либо исполнить с эстрады. То же, на мой взгляд, и со стихами Александра Галича. А вот стихи, скажем, Геннадия Шпаликова, хоть их и немного, и вряд ли Шпаликов – поэт, который будет поставлен в первый или даже второй, вполне престижный, кстати, ряд, поэзии XX века, так вот его стихи достаточно самоценны и вполне годятся для чтения и с эстрады, и на радио.
Когда же речь идет о больших поэтах XX века, о Великих (Самойлов, Заболоцкий, Тарковский, Блок) или Величайших из Великих (Ахматова, Пастернак, Мандельштам, Цветаева), я делаюсь особенно пристрастен, ежели их поют барды или эстрадные певцы…
Но ведь поют и Есенина, не говоря уже о Пушкине или Тютчеве. В каком-то смысле это свидетельство их необходимости людям, их неумирающей силы, их востребованности. И ревновать, и сердиться не стоит, если музыка и исполнители откровенно не опошляют, не извращают созданное поэтами. Ведь многие стихи того же Самойлова или некоторые стихи Пастернака или Цветаевой, не говоря уже о Леле – Есенине, так и просятся быть спетыми под гитару. И мы знаем примеры хороших интерпретаций вышеназванных авторов. Сюда же следует отнести многие стихи Юрия Левитанского. А вот Маяковского не поют вообще, даже его любовную лирику. Не поют и Б.А.Слуцкого или А. Твардовского даже. И вот многие вдруг запели Бродского! Поразительно, какое количество музыкальных интерпретаций возникло за последние два десятилетия. Всего-то два! И «Пилигримы», и «Рождественский романс», и «Стансы», и «Письма римскому другу», и еще достаточно многое стало привлекать и композиторов, и бардов в поэзии Величайшего из Великих, а может быть, даже Гения XX века Иосифа Бродского.
Да ведь и сам автор этих размышлений рискнул, не будучи ни певцом, ни бардом, омузицировать какие-то стихи Иосифа Алекcандровича и даже самолично их напеть в своих композициях на эстраде или на аудиодисках, посвященных поэзии Бродского. Тот же «Рождественский романс», «Вальсок», Танго из «Мексиканского дивертисмента». В альбом «Мой Бродский» я включил понравившееся мне пение молодой талантливой Анастасии Модестовой на музыку Александра Шевцова – «Песню невинности и опыта», «Я вышла замуж в январе» и еще три-четыре вещи в ее же исполнении.
Когда же я ставил пьесу Ф.Дюрренматта «Играем Стринберга», Игорь Бутман написал блюз на стихи Бродского «Пророчество», и он стал лейтмотивом спектакля «Играем Стринберг-блюз» в моей режиссуре. Отчего это все? Что, Бродский стал модой? Допустим, что отчасти это так, но лишь отчасти. Но ведь моде достаточно десятилетия, а то и того меньше, чтобы выйти из моды. Но вот уже на третьем году нового века, спустя семь лет после смерти поэта (срок, учитывая современные темпы стремительно изменяющейся жизни и вкусов, достаточно большой), находясь в гастрольной поездке по США, я впервые услышал диск барда (или певца?) Олега Митяева «Ни страны, ни погоста». Не скрою, когда мне было предложено прослушать диск, где Митяевым исполнены 17 стихотворений Бродского, я начал слушать недоверчиво, почти не скрывая ревнивого раздражения. Для меня это было испытанием воспринимать бардовское толкование моего любимого поэта XX века. И хотя музыку сочинил и аранжировал профессиональный композитор и музыкант, записав ее на компьютере, меня поначалу коробило от нехитрых романсовых ходов, романсовой интонации исполняемого. Однако что-то останавливало выключить диск. Помню, что где-то в середине записи, когда прозвучало сочинение «В те времена убивали мух, ящериц, птиц, даже белый лебяжий пух не нарушал границ…», а особенно менуэтный «Мотылек, мотылек от смерти себя сберег, забрался на сеновал, выжил, зазимовал…», я поймал себя на том, что стал испытывать какую-то легкость и приятность восприятия исполняемого. Я попросил у моих новых знакомых переписать этот заинтересовавший меня диск. Но только вернувшись в Москву и загремев в клинику Федорова, где меня готовили, а затем и сделали операцию по отслоению сетчатки глаза, я обратился к повторному прослушиванию диска Олега Митяева. Надо сказать, что если диск мне нравится (это может быть классика, джаз и даже попса), я обычно заигрываю его до дыр. Случается сие со мной не так уж часто. Особенно с музыкой, предназначенной для вокала, даже если она гениальна. Ну не станешь же ты неделю подряд слушать «Отелло» Верди с Тибальди и Марио дель Монако, в какой бы восторг они тебя ни приводили! Или день за днем крутить «Страсти по Матфею» Гениального Иоганна Себастьяна Баха – не хватит эмоциональных сил для ежедневного восприятия страстей и величия такого накала. А вот замечательный Модерн джаз квартет можно крутить и крутить бесконечно. Пластинка закончилась, нажал на кнопку, и она тихо звучит вновь, а ты читай, кури, думай, даже сочиняй что-нибудь свое, если хочешь. Что-то подобное произошло и с диском Митяева на ранние стихи Бродского 60-х годов. Я то и дело нажимал на кнопку и слушал, слушал, слушал. И чем больше слушал, тем больше вслушивался в содержание и настроение исполняемого. Ведь я читал и помнил большинство этих стихов, не наизусть, правда, как «Пилигримы», «Стансы», «Песню» или «Рождественский романс» – также исполняемые Митяевым, а, например, стихи совсем юного тогда поэта, кто каким-то непонятным образом – преимущество и свойство гения – прозревал, грустил, размышлял, а главное, формовал свои чувства для читателя, слушателя незаменимыми словами, фразами, образами увиденного на столетия вперед, так сказать, «Доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит». И я, удивляясь сам себе, все ставил и ставил эту бардовскую пластинку на свой проигрыватель в больнице, а потом, к еще большому моему удивлению, вернувшись к себе домой на Ордынку, где мне было и что послушать, и что посмотреть, и что почитать, и даже что пописать после столь долгого отсутствия (сначала месяц в США, затем неделя в клинике Федорова).
Что за наваждение, черт возьми! – думал я. Ведь я в моем возрасте не фанат какой-то певца или певицы, будь то хоть сама А.Б.Пугачева или Земфира! Я что, не слышу, что мелодии и аранжировка достаточно просты, в конце концов, что Митяев – не Ив Монтан, наконец. Так что же со мной стряслось?! Отчего это? А рука так и тянется в который раз нажать на кнопку проигрывателя и услышать уже почти выученное наизусть. Да, действительно, «Талант – единственная новость, которая всегда нова», как сказал другой поэт.
Так вот эта штука «Ни страны, ни погоста», этот диск самоценен и талантлив. Разумеется, со мной можно не согласиться и даже обвинить в дурном вкусе. Что ж, я не стану спорить, но раз уж со мной, достаточно многоопытным человеком, случилась такая странность, что и после написания этого панегирика я опять на ночь включу и услышу: «Ни умудренный педагог, ни группа ангелов, ни Бог, перешагнув через порог, нас не научат жить». Будучи всегда обязанным тем, кто доставил мне радость, помогающую жить в этом не самом веселом из миров, счел нужным благодарно склонить голову перед теми, кто эту радость мне доставил, и на прощание заметить, на мой взгляд, самое важное и даже неожиданное для многих размышляющих о наследии «трудного» поэта И.А.Бродского, для его поклонников, для его обожателей, для его врагов и относящихся к нему со скепсисом (и таких я знаю), для не знающих его и равнодушных к нему (таких большинство, пока большинство) – Бродский весь принадлежит еще и уже не нашему с вами времени, он весь в будущем, он «наше все» XX века и от того обладает высшим статусом – статусом Гения российской словесности. И скромный диск Митяева, услышанный по случаю где-то под старым Чикаго, «в городке, гордящемся присутствием на карте», тому очередное подтверждение.