Сегодняшний герой нашей рубрики – не только бард: на родство с ним претендуют сразу несколько жанров. В ортодоксальных каэспэшных кругах к нему относятся с большим пристрастием: любят и ненавидят, восхищаются, ругают - и все равно поют. Если вы еще не догадались, о ком речь, то позвольте представить: Олег Митяев.
…Он появился в бард-тусовке в середине 80-х – это было время расцвета, когда Грушинка собирала стотысячные толпы. Барды пели на стадионах, и яблоку негде было упасть. Им, да еще рокерам, внимала вся страна, они казались пророками в своем заблудшем отечестве. В 86 году, во время легендарного концерта в Лужниках, на сцену вышел застенчивый дебютант с гитарой и спел две песни: “Как здорово…” и “В осеннем парке”. Первая срезу же стала бесспорным хитом. Олегу Митяеву удалось сочинить песню, которая гуляет сама по себе - от костра к костру, от платформы к платформе, из города в город. Народную, одним словом. Ее дружно подхватили всей страной, и никто не заметил одну парадоксальную вещь: в новом супершлягере нашлось место звездам и пламени, любви и странствиям, горечи и надежде – всему, кроме самого автора. Ни малейшего “я” - сплошное коллективное “мы”! При том что краеугольным камнем жанра всегда считалась личная интонация.
Как водится, песня тут же стала обрастать пародиями, новыми куплетами, ее популярность росла и ширилась, как цунами. Под этим натиском пали радио и ТВ – барды наконец получили доступ в эфир. Правда, когда трио “Меридиан” рискнуло сделать запись, наверху возмутились. “Какие у нас могут быть бродяги?! Вы бы еще матом спели…” Пришлось заменить “бродягу” на “дружище”… А когда текст напечатали в “Комсомолке”, изумленный автор с ужасом прочел: “Ты что грустишь, товарищ?” Само собой, Митяев стал суперпопулярным. Начались гастроли, альбомы, заграничные турне. Недавно Олег добрался наконец до Израиля. В тель-авивском аэропорту к нему подошли несколько человек. “Мы всегда поем вашу песню, встречаясь возле синагоги, - сказали они. - Вы очень точно выразили идею еврейского народа – собраться вместе на Земле обетованной”.
…Слава - штука жесткая. Ее лучи просвечивают похлеще рентгеновских. Кто-то, пытаясь спрятаться от них, уходит в запой, кто-то, возомнив себя Богом, теряет чувство меры, необходимое творцу. Митяев, решив не останавливаться, стал профессиональным артистом. – Булат Шалвович меня предостерегал все время, говорил: не дешевите, не играйте, идите вглубь, – говорит Олег Митяев. - Но ведь это он хотел стать писателем, а мне нравится быть артистом. К советам можно прислушиваться, но делать надо то, что тебе по душе.
Конечно, не он первый оставил основную профессию ради музыки – и Визбор в свое время расстался с педагогикой, и Вадим Егоров бросил НИИ, и Никитин ушел из физики. Но вот выступать “всерьез и за деньги” он стал, пожалуй, одним из первых. В каэспэшной среде не принято заниматься раскруткой. Образ поэта, доставшийся в наследство от шестидесятников, – этакий вдохновенный бородач с гитарой, в чужой квартире у пустого холодильника (пустяки, друзья подкормят!) – в корне противоречит любым поползновениям в сторону капитализации. Нет, барду вполне простительно иметь кой-какой достаток – скажем, заниматься менеджментом или ремонтом компьютеров. Приехать в лес на импортном “железном рюкзаке” и с мобильником в кармане уже не считается дурным тоном. Но зарабатывать на хлеб собственными песнями – ни-ни! Однако Митяев нарушил цеховые табу открыто и совершенно сознательно.
Кассеты с его песнями продаются не только в Центре авторской песни – в любом киоске звукозаписи. Билеты на его вечер стоят вдвое дороже, чем у других бардов, – даже в зажиточной Москве они не всем по карману. Тем не менее в зале перовского ДК, рассчитанном на полторы тысячи мест, свободных мест практически не было. Редкий столичный театр может похвастаться такой заполняемостью. Придя за час до начала, “митяевцы” бродили по фойе, чинно потягивали коньяк в уютном баре и любовно разглядывали только что купленные компакт-диски. Атмосфера была абсолютно не слетская – цивильная. И зритель тоже цивильный: хорошо одетый, трезвый, преимущественно семейный. Время от времени попадались яркие стайки восторженно щебечущих студенток, явно не пропускающих ни одного концерта. Что же притягивает их? Что заставляет мчаться сквозь непогоду, дождь и слякоть, пренебрегая городской дорожной нервотрепкой?
…Один мой приятель считает, что все бардовские песни делятся на три вида: думские, датские и грузинские. Первые – для стимуляции мышления, вторые – для душевного застолья, а третьи – чтобы “грузиться”, то есть переживать и чувствовать. Вот такие песни-состояния, акварельные зарисовки чувств и сочиняет Митяев. Сопереживать на расстоянии, конечно, можно, но не так интересно. Лучше – при личной встрече.
Из концертных записок: “Почему-то ваши песни попадают в болевые точки и делают прозрачной, почти невесомой эту боль. Они появляются очень кстати, тогда, когда и не ждешь. А старые песни просто вплетены в ленту времени – слышишь мелодию, и она вытягивает за собой все, что было”.
Его называют то бардом, то шансонье. Ему кричат: “Определитесь!” Но Олег Митяев определился давным-давно: он артист, пишущий хорошие песни. Главное – естественность творческого выдоха, а грызня меж жанрами – дело житейское, проходящее, на него и тратиться не стоит. Его слава, начавшаяся с простой мелодии в шесть аккордов, быстро угасла бы, не будь “Осеннего парка” и всех последующих песен – истинно авторских, насквозь пронизанных той самой неповторимой, очень личной интонацией, так необходимой для слушателя. Слушателю ведь хочется, чтобы с ним говорили о самом сокровенном, хрупком, потаенном. Затерянные в сутолоки буден, мы прячем поглубже свои ранимые, мягкие души, и ходим, словно замороженные, оттаивая лишь рядом с самыми близкими. Митяев умеет находить такие слова, с которыми оттаивать легче.
По крайней мере раз в год он записывает новый альбом, где неизменно предстает перед нами этаким романтиком-бродягой, философом-выпивохой. Образ получается столь объемным и живым, что не приходит в голову сомневаться в его идентичности.
На самом деле, времени на променады подшофе у Митяева нет. Есть череда концертов, гастролей, перелетов (не считая мороки с “Гнездом Глухаря”, самым престижным в Москве бард-кафе, которое то переезжает с этажа на этаж, то горит, то отстраивается – а Олег Григорьевич, как автор проекта, вынужден все это расхлебывать). Он давно догадался, что авторской песне отчаянно не хватает хорошей аранжировки, и обзавелся аккомпаниатором. Теперь выступает вместе со своим другом, Леонидом Марголиным, виртуозным импровизатором, и еще неизвестно, кому из них достается больше влюбленных взглядов. Правда, приходится возить туда-сюда тяжелую, чувствительную аппаратуру – для этого нужны крепкие нервы и хорошая форма. Тут уж не загуляешь в ночь перед концертом…
Артисты – тоже люди, и отдыхать им все-таки надо. Релаксировать Олег Григорьевич предпочитает в бане:
– Хорошо, когда банька находится на природе: где-нибудь в лесу или у речки. А еще очень важно, чтобы рядом был интересный и добрый собеседник. Иногда смотришь на человека и думаешь: ну нет, я бы с таким в баню не пошел…
…Может, и проще было бы остаться поющим дилетантом, греться по кострам, устраивая порой небольшие вылазки на городскую сцену, – в конце концов, так живут большинство каэспэшников. Беда в том, что в этом ревниво охраняемом тепле песня рано или поздно задыхается. Ей, как всему растущему, требуется свободное пространство. Да Митяев и не принадлежал никогда лесу. Бард вообще ничему не принадлежит, кроме музыки. Отсюда все – и вечное бродяжничество, и ностальгия: как ни крути, а приходится то и дело с чем-то расставаться: то с Москвой, то с Марсиандой, то с летом, то с женщиной… Такая вот странная выходит жизнь – в ритме разлук и встреч, внезапной любви, падающего снега, - но в какой-то момент из всей этой круговерти сами собой возникают строчки, начинает звучать мотив. И значит, все не напрасно, раз на свет пришла еще одна песня.
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались
Изгиб гитары желтой ты обнимаешь нежно,
Струна осколком эха пронзит тугую высь.
Качнется купол неба -- большой и звездно-снежный.
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!
Как отблеск от заката, костер меж сосен пляшет.
Ты что грустишь, бродяга? А, ну-ка, улыбнись!
И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет:
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!
И все же с болью в горле мы тех сегодня вспомним,
Чьи имена, как раны, на сердце запеклись, -
Мечтами их и песнями мы каждый вздох наполним.
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!
Давай с тобой поговорим
…Давай с тобой поговорим, прости, не знаю, как зовут.
Но открывается другим, все то, что близким берегут.
Ты скажешь: "Все наоборот, согласно логике вещей",
Но это - редкий поворот, а, может, нет его вообще.
Ты помнишь, верили всерьез во все, что ветер принесет.
Сейчас же хочется до слез, а вот не верится, и все.
И пусть в нас будничная хмарь не утомит желанья жить.
Но праздниками календарь уже не трогает души.
Ты только мне не говори про невезенье всякий вздор.
И степь напрасно не брани за бесконечность и простор.
Давай с тобой поговорим, быть может все еще придет.
Ведь кто-то же сейчас не спит, ведь кто-то этот поезд ждет.
Сквозь вечер, выкрашенный в темно-синюю пастель,
Несет плацкартную постель вагон, как колыбель.
Сиреневый струится дым с плывущих мимо крыш.
Давай с тобой поговорим? Да ты, приятель, спишь...